Стихи

Ранние сумерки. Воздух синеет.
Вечер подкрался. Скоро стемнеет.
Лето уж близко. Грачи прилетели.
Лирики ждете? 
            Ишь, захотели.

Тесня настойку валерьяны, 
На полке выстроившись в ряд 
Микстуры и пилюли рьяно 
Микробов истребить хотят.

Таблетки в дополненье к клизмам 
Чуть где-то что-то заболит
Внушат весомо организмам:
Аптека – прочный монолит. 

Но вот пурген. Он одиноко 
Лежит. Но гордо, как гранит!
Нетвердый стул сего пророка  
И ум и сердце веселит.

Нет, он не создан для уюта.
Его удел – борьба страстей.
Тогда при дет его минута, 
Когда привалит сонм гостей.

Немного – каплю медицины
На всех! На всех! Должно хватить.
Пусть только скучные мужчины
Решают – быть или не быть.

Вперед, Елена! Прочь! Сомненья 
Исчезнут, сгинут без следа.
Хандру и грусть без сожаленья 
Смывает чистая вода.    

Средь звезд летит по небу он, 
Горючим и водою снаряжен.
Не знаю я – откуда, почему,
Из-за горизонта на Луну.
Наводит страх его полет.
Да, он летит, ночной утюголет!
Он страшен – вместо сердца у него утюг!
Терзает душу мне его мотора стук.
Летел утюг, за ним неслася стая
Домашних гусей и утей, 
А он летел, их жаром обдувая 
Из реактивных пламенных соплей.
Увел всю птицу из округи,
Засохли яблоня и рожь, 
Коровы сдохли от испуга.
Ищи теперь поесть где хошь.
О ЛЮБВИ К САДОВОДСТВУ
Выйду в тапочках на грядку 
И притихну под сосной.
След оставлю в земле мягкой.
Хорошо, что не босой.
Осмотрелся – нет хозяев.
Значит, можно лезть вперед.
Наломать соседских яблок,
Истоптать весь огород.

О, эти стены института.
Они зовут.
И вот я тута.

Я стою пред холстом.
И не знаю как быть.
Рисовать ли на нем.
Или сразу пропить.

Без женщин мир тосклив и мрачен.
И каждый день без них потрачен.
Без них бы не было в помине
Людей, зверей и пудры в магазине. 
Без них потух бы в мире свет.
Так выпьем же, пока их нет.

Как это близко мне,
Как это далеко.
Понять поэта душу нелегко.
Но я поэт. Тебя пойму я сразу.
Ведь я люблю тебя, заразу.
Со мною было тоже.
Все. И фонарь на роже.
Он мне всего дороже.

Глядя на дно стакана с прилипшими чаинками
Я подумал - Земля слишком мала, 
Чтобы на ней жили разу все люди.
Поэтому они умирают…

Довольно мрачные мысли лезут в голову, 
Когда нужно идти мыть посуду.  

Пристально глядя на поток
Низвергающейся воды,
Нельзя забывать 
О незастегнутых пуговицах.

Начальник зовет.
Хочет работы еще задать.
….Вот еще….Разбежался.

Хромая ворона бродила в траве,
Хромая ворона искала себе
            Немного еды.

Хромая ворона  поймала за хвост,
Пока он еще совсем не уполз,
            Дождевого червя.

Ворона тянула с упором и без, 
Но червяк так упорно в землю залез –
            Все даром, все зря.

Хромая ворона устала – стойкий борец,
Лихой дождевой удалец-молодец
            Не сдался, не жди!

Клюв у вороны ослаб наконец,
Червяк домой с триумфом полез.
            Слава герою!

    Кущев возвращался с работы в приподнятом настроении. Причиной тому была правдоподобная объяснительная на тему последнего опоздания на работу. Все еще находясь в творческом порыве, он нахально разглядывал пассажиров вечернего поезда, пока взгляд не уперся в изумительную блондинку. Зрелище было настолько величественное, что на хрупкие плечи Кущева накатилась изумрудная волна вдохновения, разбив вдребезги его обыденное сознание и вынеся искрящиеся осколки кущевского воображения в бескрайний океан фантазии. На другой берег Кущев выбрался с благоуханным четверостишием, посвященным прекрасной незнакомке, которое тут же и отправил в газету. 
    Редакция ответила лаконичным согласием напечатать «в ближайшем номере». Кущев отпустил бороду и перестал уступать место в транспорте всем. Кроме пассажиров с детьми и инвалидов. 
    Время шло. Но вдруг однажды сосед встретил Кущева уважительным взглядом, а сослуживцы прибито притихли при его появлении. «Так и есть», - подумал Кущев, раскрывая газету. Его стихотворение было напечатано  под портретом ткачихи-передовицы. Домой Кущев возвращался с улыбкой супермена. Счастье! Для него! Все для него! Для него девушки красили ресницы, звенели трамваи и каркали вороны. Как на крыльях он взлетел к себе домой и, открыв дверь, проворковал жене: 
    • Лизанька, как насчет пообедать?
    • Пусть тебе эта зараза жрать дает, мерзавец, - медленно ответила жена. «Пора брать псевдоним», - подумал Кущев.

         Человек очнулся. Открыл глаза. Пошевелил рукой, потом ногой. Наконец поднял голову и сразу же стал карабкаться по склону наверх. Туда, где его ждали приют, уют и люди. Он полз, больно ранясь об острые камни, полз, несмотря на боль во всем теле и на ветер, свободно гуляющий в этом каменном лабиринте. Но скоро выдохся и долго лежал ничком, тяжело дыша и собирая силы. Отдохнув, он оглядел окружающее пространство. Оно было до тошноты знакомо и неприглядно: на отвесной круче пестрели корявые надписи коллег-альпинистов. «Ни клочка зелени», - мелькнула тоскливая мысль, и ему пришлось продолжить этот тяжелый, отзывающийся болью во всем теле путь. К людям!
         Он полз и думал, что уходить из родного дома в такие походы  одному все-таки рискованно. И нужно всегда брать с собой аптечку. И что спасатели – слабая опора для одинокой души в этой каменной бездне. Иногда из его горла вырывался хрип, иногда он рычал, как матерый зверь или жалобно скулил, как беззащитный детеныш. «Ну, еще чуть-чуть, уже слышны голоса», - ободрял он себя.
         «Надо все-таки переселиться пониже. Стар  я уже», - подумал человек, достигнув цели. «И главное - бросить пить», - добавил он напоследок, кладя голову на коврик у дверей своей квартиры на девятом этаже. Лифт не работал.ра для одинокой души в этой каменной бездне. Иногда из его горла вырывался хрип, иногда он рычал, как матерый зверь или жалобно скулил, как беззащитный детеныш. «Ну, еще чуть-чуть, уже слышны голоса», - ободрял он себя. «Надо все-таки переселиться пониже. Стар я уже», - подумал человек, достигнув цели. «И главное - бросить пить», - добавил он напоследок, кладя голову на коврик у дверей своей квартиры на девятом этаже. Лифт не работал.

Часть 1. К заре.

Буу-ух-х – чухал паровой молот. Бджик, бджик – оглушительно визжала труба- двухсотка. Кляцх, кляцх – в такт гидравлике подпрыгивало клепало. Всухс-бдым, застолбилась последняя заклепка, и Коробов пошел обедать.

Часть 2. В дороге.

Коробов шел по правой стороне тротуара. На левой стороне мостовой растекалось месиво мокрого снега. Когда по нему проезжал троллейбус, Коробов брал ближе к стене. Когда по нему проезжали «Жигули», Коробов тоже брал ближе к стене. 
Встречный мужчина попросил закурить. Коробов сунул  руку в карман за спичками, но потом застеснялся и неловко сунул незнакомцу свой окурок. Рука предательски дрожала. 

Часть 3. Хмурое утро.

Свет низкого сентябрьского солнца косо упал на пол. Коробов проснулся и натянул на себя одеяло. В комнате было холодно. На станции грохотали составы. С кухни пахло немытой посудой. Коробов повернулся на бок,  вздохнул … и заплакал. Постепенно становилось легче. 

Выйду в тапочках на грядку 
И притихну под сосной.
След оставлю в земле мягкой.
Хорошо, что не босой.
Осмотрелся – нет хозяев.
Значит, можно лезть вперед.
Наломать соседских яблок,
Истоптать весь огород.
 

Весна берет свои права 
И просится в строку.
Хрю-хрю, тук-тук, кар-кар, ква-ква,
Чив-чив, га-га, ку-ку.

Летают птички высоко, 
Зеленым стал лесок.
Чирик-чик-чик, мур-мур, ко-ко,
Фыр-фыр, тяв-тяв, цок-цок.

Цветочки лихо зацвели 
Как скромный дар тебе.
Курлы-курлы, тирли-тирли,
Ме-ме, му-му, бе-бе.

Весной вставай пораньше, друг.
Природу не проспи.
Кукареку, Буль-буль, плюх-плюх,
Блям-блям, шмяк-шмяк, пи-пи.

Птенчик выпал их гнезда.
Скачет по дорожке.
Калорийная еда 
Для соседской кошки.

Но и кошке выйдет срок.
Загрызет собака.
Как, однако, мир жесток.
Как жесток однако.

Шел я раз по улице
Мимо фермы скотской .
А навстречу – рожа 
С мордой идиотской.

Было это в области,
Может быть и в Псковской.
А навстречу - рожа 
С мордой идиотской.

Переехал – начал жить 
Рядом в Новгородской. 
А навстречу - рожа 
С мордой идиотской.

Думал – как избавиться.
Жизнь мне исковрекало.
Думал – что за рожа.
Оказалось – зеркало.