Светлана Виноградова (Варламова)

Струна накала теплых отношений
Держалась комнатных всегда температур,
Избавив от классических движений
Полифоничность наших партитур.

Но ритм покорен собственной природе,
И врал под дудку трехаккордный бард,
Шум этой ракушки прибоем зубы сводит,
Звук какофонии гормонов - авангард!

А крепость крови жаждет долголетья
С момента появленья ноты «Бля!»,
Рождают смыслы в играх междометья
Вода, огонь, и небо, и земля…
PS:
Вокруг да около ходьба
Не совпадает с дао, точно,
Я – баба, барышня, слаба,
Но между нами – это «Ба!» -
Дружней, спокойней, непорочней…

Откланялся когда круг действующих лиц
И пламя языков по воску застывало,
Искусно обыграв мой фееричный блиц
Хор мальчиков запел день после карнавала.

Снега из всех пределов обратно намело,
Даруя чистый тон ударили морозы,
Кругом небесно сахарно, поверхностно бело,
И дышит дом теплом в натюрмортальность прозы.

Прав камень-перепут – вещун мой дважды ложный –
Ковровый путь пространств во временах тернист,
Он сбит не костылем, как железнодорожный,
А зорькой тех начал, что предвещал горнист.

По-философски прав и камень преткновенья,
По вере лишь цена – доска ли, холст ли, шёлк,
Со скал соблазна век не в силах сбить сомненья -
Так может был лукав как будто сбитый толк?

И прав гранит наук, обгрызаный до эпла,
Набросив материал в простом карандаше -
Алхимия камней воистину воскрепла,
Лежит по всей земле… Дай бог, не на душе…

Пятница, наш офис
Готов послать нас на…
Как Шарику гипофиз
Подсажена весна…

Развязна и фривольна
Погода за окном -
И мысли бесконтрольны
Как класс на выпускном.

Поддай импрессий чувству
Крещендой воробьёв -
Вот и готов к искусству
Любой Иван Рублёв!

(Ваня Рублев – герой рассказа Д.Хармса)

Время – воспарять. Время – приземляться.
Время – орошать зевакую толпу,
Но когда орел высиживает яйца -
Ход времен замрет до стука в скорлупу.

Расплывчатым, но точным внезапно стало время,
Так акварель бежит, царапнув мокрый лист,
Так жидкость жизни в нас, в чуть замкнутой системе,
Чутьём находит ритм, как опытный джазист.

Комфортно и легко быть в этом измереньи -
Шутя плести игру, раз сделав точный ход,
И с правом на соблазн свободного паденья
Легко в узор вплетать все нити несвобод.

Ночь морочится. Не сплю.
Мысль молотит коноплю.
Знак - тупик. Знак - зодиак.
Не туплю. Вхожу в зигзаг.
Маковое поле.
Батлер в главной роли.
Вот и зонтик. Он цветной.
Оле стар. И тип не мой.
Нету снов. Слонов люблю.
Грош обломан. Курс к рублю.
Сэндмэн подал голосок.
Тоже сыплется песок.
Чуть дрожит эфир весны.
Где же вы, младые сны?
Ладно, призрак, не пиявь.
Отдыхай. Иду на явь.

Вчера лишь зубками стучала
Я ритмы нового начала,
И к завтраку уже снежок
Под мой зернистый творожок
Был подан тающим пломбиром...
Не съела. Отпустила с миром.

В Тельца из Овна чуть продвинулась Луна,
С Небес излился сок, и окропило Землю,
Воскресли бабочки. Я снова влюблена,
И все хочу весь мир, и жадно всеобъемлю.

Мой Бог, Маэстро, звуки дня настрой,
И дай нам "ля", и палочкой волшебной
Взмахни, чтоб зазвучал Аркан шестой
Надбудничным заутренним молебном!

После того, как меня позавчера поздравили с Днем рождения Пушкина (что очень, кстати, приятно), а также после случайного ознакомления со стихами современных поэтов в честь этого знаменательного события, у меня родился следующий шедевр:

Пусть Пушкин – есть Пушкин,
А я – это я,
Меня привлекают
Чужие роля...

«Явилося солнце,
Ликует земля...»
Я рифмами тоже
Злоупотребля...

Творим (я и Пушкин)
Душою боля,
И я б запретила
Для нас дуэля!

Он – солнце поэзии,
Ростр корабля,
Я – тоже звезда,
Если взять округля...

О, Пушкин! Надеждой
Меня наделя,
Признай же: я тоже
Вполне экземпля... :)))

Тонким утром крепдешиновым бриз молочен и фруктов,
В изумрудном и рубиновом, по цепи морских котов,
Проникает голос маковый в листьях перьев и хвостов…
Мне три годика. Сон кончился. Это мир. И он таков.

И вскочить скорее хочется. И дышать ветрами-утрами
Самой первой, до будильника, до рожденья суеты,
Дуть в лицо пахнувшей струйкою, чистить зубы перламутрами,
Рвать ночные одеяния от восторга наготы.

Снять с волос пушок периновый, оттереть рассол подушковый,
Скинуть в пол утробно-ласковый влажный кокон одеяла,
И без шкурки земноводовой статься голой и веснушковой -
Точно так Корню Чуковскому чудо Лимпопо сияла.

И вздохнуть щекотно, приторно, потянувшись тонкой стрелочкой,
Задремать, вишнёвой веточкой по границе снов скользя,
И услышать возглас бабушки: «Боже мой! Ведь ты же – девочка,
Милая, так не положено! Так вести себя нельзя!»

Нахлобучили халатики. Шумно заросли расшторили.
Прячем запах голой Африки в убежавшем молоке.
В тапках, маечке и трусиках жду будильник. Ну не горе ли?
Лучше спрячу привкус важного под щекою, в уголке.
-
Вот со сборов из Германии возвращается мой папочка.
Он танкистом был. Их четверо. И собака. Шарик звать.
В армии кто в танке – главные. У него звезда на шапочке.
Он зовёт Сатера-друг меня, мне уже почти что пять.

И на шее, выше улицы, он несёт меня в игрушечный,
Сквозь отдел где мишки-куколки мы спешим на левый фланг,
Здесь толпятся покупатели подойти на выстрел пушечный,
Но пред папой расступаются – он купил огромный танк!

Танк железный, замечательный, мы везём его на дачу.
Здесь, в песке возле болота, будем мы его бомбить.
Жалко мне его камнями-то… Но – война. И я не плачу.
Просто слезы, я же – девочка. Как же трудно с этим жить!
-
Восемь. Надо лезть на дерево. Там – маяк. Там ждут спасения.
Пахнет там балтийской килькою модный цвет морской волны.
Вдруг затмит всё неизвестностью неизвестное затмение –
Капитан не испугается, раз есть свет с моей сосны!

А из шишек сделать уточку. Или мишку. Или белочку.
Капитану бы понравилось… жаль, что юбка порвалась.
Да нога в смоле запачкалась. Это – зря. Ведь я же – девочка.
Ладно, как-то образуется. Это – та ещё напасть…
-
На бескрайнем подоконнике тайны бликов так причудливы,
С перевитьями бутонными в диких лепестках модерна.
Как в желейных декорациях витражами златокудрыми
Размывает волн предчувствие берег сумрачной Каперны.

Бац! – Вдруг зорька пионерская! Мы бежим на построение
И стоим грядущей сменою всех трудящихся людей.
Я для нашей славной партии сочиню стихотворение
Чтоб не грезилось про сумерки, стройность ног и рост грудей.

Я в знаменной группе – первая. Спорт, учёба – как положено,
Даже музыка и скрипочка влезли как-то между строк.
Если б к нам Ассоль забросило – и её бы так стреножило.
Я-то справлюсь, я же девочка. Мне – двенадцать. Это – блок.
-
Место казни – класс директора. Положенье моё бедственно.
Я барахтаюсь с достоинством, как в Березине француз.
«Музучилище? С ума сошла? Это крайне безответственно!
Физика и математика! Только так! А дальше – в ВУЗ!»

Ладно, пусть. Не спета песенка. Лишь закончилась распевочка.
Математика, гармония – те же части, та же нить.
Приказала жить нам партия, ей видней, что я за девочка!
Тут у нас не царство датское. Комсомол ответил – быть!
-
Род мужской себя подкармливал правдами высоколобыми
Накрошив по белым пятнышкам истин мультизерновых,
Гордо в славе достижения тыча в небо небоскребами
Дам из кресел в ложах выдвинул на скамейку запасных.

Я искала себе места в сердце альма-материнском
В схемотехнике двоичной откровеньями наук,
Перекрашивая облик свой предательски-блондинский
В цвет бесформенных достоинств образованных подруг.

Доказала теорему, что могу быть инженером
Даже пряча в левый шовчик шелковистость ярлычка.
И таким, скорей подпольным, чем изысканным манером,
Сберегала суть явленья, что я всё-же - девочка.
-
Здравствуй, мир мужской. Подвинься-ка. Нам же вместе так волнительно.
На меня одну надеешься? Жить не можешь без меня?
Как мужская сила истинна! Так сильна - и так слабительна!
Что? Да нет же! Я же – девочка! Прикажи вести коня!
-
Молодильным зрело яблочко. Покатилось по тарелочке.
Жизнь бренчит головкой маковой – ляпота! Хоть дать, хоть взять!
Улыбаются прохожие с восхищеньем – я же девочка,
Кто-то вслед вздохнул на выдохе… видно просто вспомнил мать…

Я - женщина на раскалённой крыше!
Нет ничего чудеснее меня!
Я существую! Вижу! Слышу!
Карету мне! Ведите мне коня!

1985

Если вдруг засну в Египте,
То проснусь среди японцев,
Где тенями в эвкалипте
Глазок узкие оконца.
И в песочек пирамидкой
с Фудзиямы капнет лава.
С шалью темной за калиткой
Бродит свет мой Китагава.

Рассекречиваю:
1. Это всё же мой стих :)
2. Китагава – первый японский балалаечник

1984

С Шестым Десятком я играю. Вроде - в прятки.
Искать не начала – свой счёт веду пока
Порой сбиваюсь я и путаю десятки,
Буксую вот меж двадцатью и сорока…

Навряд ли этим я чего-то достигаю -
Скорей для крепости, как алкоголь, брожу
Раз пройден рубикон - я здесь, и я играю,
А по вердикту «Эни-Бэни» - я вожу…

Что спрячет он? Покойность и солидность?
Чтоб шармом статуса изысканных манер
Прикрыть по-ханжески как будто очевидность
Линейной истинности числовой размер?

Ну нет уж! Мне с ним жить, и мы не будем
С обманным пафосом вступать в житьё-бытьё…
Мой счет витиеват и не настолько скуден
Как многоточность будничного «Ё»…

Всё! Пятьдесят! Иду искать! Не прячься, милый,
Раз правит бал весенняя пора
Каким числом бы нас не заклеймило -
Не ход времён всё это, а игра!

Забуксовал всевластием колечек
Восток и запад в тайных чудесах,
А Вечный Человечный Человечек
Быть счастлив осью стрелок на часах...

Ловчей сетью-плетеной тенью
Дребезжит моя струнка ранья...
Боль способствует стихоплетенью -
Рвет защитный экран сознанья.
И гудит на частотах зверя
Фальшь оркестра всемирной боли...
Стоп!
Подстроюсь сама, как верю,
С божьим "ля" и свободой воли.
Вдруг получится вытянуть струны,
Чтобы вынырнул звук из транса,
Из неявных миров подлунных
К счастью утреннего резонанса.

2023